Профессор Института медиа НИУ ВШЭ, кандидат политических наук Дмитрий Евстафьев @dimonundmir
Телефонные переговоры В.В. Путина и Э. Макрона 1 июля 2025 года, в ходе которых затрагивался широкий круг проблем, признанные обеими сторонами содержательными, стали одновременно и вполне ожидаемыми, и неожиданными.
Ожидаемыми потому, что уже как минимум с поздней весны 2025 года, когда стало понятно, что «план Трампа» по Украине не работает, в кругах европейских политиков постоянно говорили о необходимости восстановить хоть какие-то контакты с Москвой, почти полностью прерванные европейцами (в отличие от американцев) с началом СВО в надежде на крах не только российской экономики, но и политической системы.
С момента, когда Израиль начал войну против Ирана, подобные разговоры из формата политико-экспертных «пробросов» перешли на политический уровень. Вспомним нашумевшее интервью президента Словакии Петера Пеллегрини, прямо заявившего о необходимости всё же разговаривать с Москвой. Он даже высказал предположение, кто мог бы от лица ЕС начать говорить с Кремлём.
Неожиданность — то, что первым контактёром от Европы оказался Э. Макрон, ранее много сделавший для нагнетания антироссийской истерии. Конечно, президент России неоднократно подчёркивал, что готов вести диалог с любыми представителями Запада с учётом заявленных целей СВО и принятия ими базовых позиций Москвы. Но для Э. Макрона начать диалог с российским президентом, безусловно, является весьма значимым вызовом. Почему же Э. Макрон решился нарушить «заговор изоляции», установленный европейскими странами и евробюрократией, которая явно не в восторге от произошедшего? Телефонный разговор лидеров РФ и Франции нельзя не приветствовать. Но нужно понимать, какие причины толкнули Э. Макрона на подобный шаг.
На макроуровне стремление европейцев восстановить контакты с Москвой проистекает из двух аспектов: с одной стороны, из понимания, что в отношении России не сработали не только «план А» (быстрый обвал российской экономики), но и «план Б» (постепенное удушение России через нагнетание внутренних социально-экономических противоречий). Это не значит, что европейцы смирились с реальностью, в которой Россия — крупнейший геополитический игрок. Но они совершенно очевидно — за исключением наиболее оголтелых вроде Ф. Мерца, У. фон дер Ляйен и элит прибалтийских лимитрофов — ищут варианты не мирного сосуществования с Россией, но «примораживания конфронтации». Во всяком случае, до того момента, когда Европа сможет на новом уровне военно-экономического потенциала выйти на очередную волну конфронтации с Москвой. Сроки уже обозначены: 2028—2030 годы.
С другой стороны, наиболее цинично-здравомыслящим представителям европейского политикума становится понятно, что оставаться один на один с Дональдом Трампом означает заведомо лишаться возможности влиять на какие-либо процессы, в которых американский президент объявляет себя главным. И это не только процесс мирного урегулирования, но и ситуация на Ближнем Востоке, где европейцы, за исключением, естественно, Лондона, выступившего поджигателем войны, оказались за бортом переговорного процесса. Это и широкий спектр ситуаций, где затрагиваются важнейшие геоэкономические интересы Европы: от присутствия на рынках Средиземноморья до отношений с Китаем. Вполне разумным вариантом становится включить Москву в некое геополитическое уравнение или уравнения, дающие возможность усилить позиции в переговорных процессах и с США, и с Китаем, и по Ближнему Востоку, и по Украине, и даже по Балканам. Не открыв дверь для контактов с Москвой на высшем, а не на техническом уровне, это просто невозможно.
Рискнём предположить, что центральными вопросами телефонного разговора были всё же проблематика ближневосточного урегулирования и контроля над ядерной программой Ирана, а также предотвращение возобновления конфликта в регионе.
Читать далее — https://telegra.ph/Professor-Instituta-media-NIU-VSHEH-kandidat-politicheskih-nauk-Dmitrij-Evstafev-dimonundmir-07-02.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
